Артур Смольянинов — о том, что сыграть в кино историю, далекую от собственной природы, невозможно

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Анна Исакова

В российском прокате — картина «ДухLess» по нашумевшему роману Сергея Минаева. В новом фильме о циничном поколении нулевых Артур Смольянинов сыграл предводителя антиправительственной организации Авдея. О своей новой работе актер рассказал корреспонденту «Известий». 

— В картине вы выступаете как прокурор своей роли или как адвокат?

— Конечно, как адвокат. Только в этом случае персонаж будет понятен зрителю. В «ДухLess» я играл предводителя организации, похожей одновременно на группу «Война» и Pussy Riot. Мой герой ничего не создает, только разрушает, но искренне восстает против системы. При этом я нисколько не солидарен с тем, что делают эти ребята в жизни. В их действиях мало созидания, они не герои, но сажать их в тюрьмы и преследовать по политическим мотивам, на мой взгляд, неправильно.

— Для иного артиста играть роль зайца в детском утреннике — удар по самолюбию. Что заставило вас добровольно согласиться на роль зайчика в картине «Сказка. Есть»?

— Не хотелось упускать возможность похулиганить и вернуться в детство. На меня слово «сказка» действует магически. Я сразу дал согласие, не задумываясь. Реальность настолько скучна и бессмысленна, что ее следует все время придумывать. И потом, я люблю животных. 

— Вы сыграли много разноплановых ролей. Сознательно выстраиваете свой путь?

— Сначала ты стоишь в очереди, а потом прилетает птица счастья — и все переворачивается. Мне повезло, есть возможность выбирать и от похожих ролей отказываться. С возрастом становишься прагматиком, понимаешь, что живешь не только в мире своего воображения, есть еще и жестокая реальность. Приходится идти на какие-то компромиссы с собственной совестью, но я всегда стараюсь, чтобы это было обратимо. 

— У вас есть амплуа? 

— Недавно осознал, что это безвозвратные подонки. Со времен фильма «Кто, если не мы» я отрывал от себя образ трудного подростка, позже во мне видели исключительно асоциального типа. Я старался расширить свой диапазон, а сейчас снова хочу вернуться к тому, что мне близко. Сыграть в кино историю, далекую от своей природы, практически невозможно. Темпы и скорости не подразумевают серьезного подхода к работе. Кино актеры не нужны, ему нужны лица и характеры. Ему не нужен Михаил Чехов, способный перевоплощаться. Легче найти подходящий типаж.

— Можете представить ситуацию, когда актер Артур Смольянинов снимается за идею?  

— Я работал за идею очень много раз. Никогда ничего не просил, не торговался. Очень важно делать то, что хочется, даже если это не приносит прибыли. 

— К выбору ролей относитесь строго. А к режиссерам?

— Да кто я такой, чтобы строго к ним относиться? Просто есть люди, с которыми хочется еще поработать. Например, Роман Прыгунов — режиссер «ДухLess», с которым у нас возникло полное взаимопонимание. Это ведь чистая случайность, как любовь, непонятно как возникает эта «химия», и люди в работе прекрасно понимают друг друга. 

— Как вы относитесь к режиссерскому диктату? 

— До определенной степени с пониманием. В конце концов, режиссер несет ответственность за результат. Не приемлю неоправданный диктат, когда жесткость возникает не от желания сделать хорошо, а от плохого характера. 

— Галина Борисовна Волчек, худрук театра «Современник», где вы служите, — диктатор?

— Да, но в первую очередь она очень требовательна к самой себе. Я, к сожалению, не так много с ней работал, как хотелось. Вводился в «Три сестры» за две репетиции, и только. 

— Что думаете о нынешних театральных реформах? 

— Я думаю, что все реформы упираются в то, что театры хотят снять с госфинансирования. В таком случае нужно применять не ковровый подход, а персонифицированный. Один театр может зарабатывать, другой — нет. Мы так неохотно идем на перемены внутри себя, это всегда процесс болезненный, он требует времени. А если честно, то мне абсолютно все равно. 

— Еще бы, власти любят ваш театр. 

— Да, но я не вижу в этом ничего хорошего. Театр, как церковь, должен быть абсолютно удален от политики. В том смысле, что он должен быть независим, говорить то, что хочет. Не должен быть ангажирован, не должен быть обласкан властью, потому что это сразу ставит его в определенные рамки — если тебя погладили по головке, ты не можешь укусить. 

— Вас пришлось уговаривать участвовать в спектакле «Горбунов и Горчаков» по Бродскому?

— Наоборот, мы уговаривали Галину Борисовну согласиться на эту постановку. Эта работа стала поворотной в моей жизни. У меня ощущение, что в эту работу заключена вся экзистенциальная культура человечества за последние 2 тыс. лет. К этому нет прямых отсылок, но я это чувствую. После «Горбунова и Горчакова» я пристрастился к литературе — все время хожу с книжкой. Разумеется, в детстве меня научили читать и мама книжки давала, но сейчас я читаю больше, чем когда-либо.  

— «Экзистенциальная культура» —  это вы о спектакле или о тексте Бродского?

— Конечно, я говорю про текст. Спектакль получился намного слабее, пока во всяком случае. Мы с Никитой  (Ефремовым. — «Известия») не останавливаемся, все время ищем верный тон, иногда у нас получается. 

— Не отчаиваетесь, когда не получается?

— Нет. Потому что текст Бродского абсолютно несценичный, в нем нарушены все законы драматургии. Самое сложное было найти там простое человеческое действие. Мы с этим так и не справились. Уныния нет, есть азарт и интерес его раскодировать. 

— Складывается ощущение, что вы очень много работаете. Откуда черпаете вдохновение и силы?

— Тяжелые наркотики и зеленый чай (смеется). А если серьезно, то сны очень много сил дают. Иногда думаешь: больше не могу, умру завтра. И тут приснился интересный сон — и будто тебя в зарядку включили.

— Есть актеры, на которых вы смотрите и понимаете: я так не могу?

— Конечно. Сегодня, например, смотрел фильм «Кин-дза-дза». Смотрел из подвала на 60-й этаж небоскреба. Там гениальный Леонов. У этого актера всегда есть гигантская фига в кармане. Он по-хорошему никогда не впадал в серьез. Ключевое слово в нашей профессии — «игра», о чем мы часто забываем, увлекаясь карьерой и собственной персоной.